Особенности национальной охоты: почему российским бизнесам дома лучше. Комментарий Виталия Можаровского для CRE

Если говорить про Уругвай, то с определенной долей условности и поправкой на технологии я испытываю ощущение дежавю – происходящие в этой стране процессы я лично наблюдал в России в конце 90-х – 2000 годах. Если оставить в стороне налоговую привлекательность международных холдинговых и трейдинговых структур, то заключение инвестиционных контрактов с властями может приводить к результатам, превосходящим смелые ожидания. Все дело в том, что внутренний рынок Уругвая, дипломатично говоря, очень компактный. Поэтому все крупные и интересные проекты – «фарма», продовольствие, IT, деревопереработка – ориентированы на экспорт. В контексте того, что у этой солнечной страны богатое оффшорное прошлое, налогообложение экспортно-ориентированных проектов стремится к нулю на совершенно легальных основаниях – использование режима зон свободной торговли приводит к нулевым ставкам налога на прибыль, налога на дивиденды и освобождению от НДС, и это все при том, что общая система налогообложения в Уругвае не слишком привлекательна для бизнеса. А отсутствие валютного контроля, свободное движение капиталов и политическая стабильность объясняют популярность Уругвая как «тихой» юрисдикции для состоятельных людей всей Южной Америки.

Но мой опыт подсказывает, что ситуация вовсе не безнадежна: юное государство Российская Федерация вошло в девяностые годы именно с таким человеческим капиталом, – напоминает эксперт. – А потом в Москве появились международные компании с их офисами без кабинетов и перегородок, корпоративной культурой и ценностями, командным духом, меритократией и социальными лифтами, и произошло чудо: оказывается, россияне могут работать и творить не только не хуже европейцев и американцев, но в чем-то и лучше. Помните политику McDonald’s, по понятным причинам запрещавшую нанимать в штат людей с опытом работы в советском общепите? А эпизоды фильма «Изгой», где герой Тома Хэнкса в сортировочном пункте FedEx на Красной площади показывает своим новым российским сотрудникам, как надо работать и что время – деньги? В России это была эпоха безграничных возможностей, когда толковая девочка со стойки ресепшн московского офиса международной корпорации через 6-7 лет могла оказаться в кресле директора по маркетингу по России и СНГ в этом же самом офисе. Так вот, если о дежавю, то я как раз сейчас наблюдаю влияние международных корпораций на трансформацию менталитета, мотивации и деловой культуры уругвайцев: соблюдение технологии и стандартов, безопасность труда, отношение к окружающей среде, обращение с отходами, ответственное развитие, комплексный подход к экосистемам – все это не лозунги, а часть их повседневной жизни. Да, Уругвай как юрисдикция может выглядеть экзотично, но, справедливости ради, еще лет пятнадцать назад экзотикой были и ОАЭ, и в те тучные годы мало кто из российского бизнеса всерьёз рассматривал ОАЭ в качестве центра жизненных интересов. Да, в силу разных причин ОАЭ в сложных обстоятельствах – это на редкость удобное место для решения краткосрочных проблем российского бизнеса. Но, на мой взгляд едва ли их можно объективно назвать надёжным ключевым центром жизненных интересов в долгосрочной перспективе. Хотя о вкусах и аппетите к риску, конечно, не спорят.

Конечно, ОАЭ сейчас – это оживленный бурлящий знойный деловой оазис, каким 2’500-3’000 лет назад был Вавилон (это совсем недалеко оттуда). Но при этом совершенно очевидно, что это экономическое чудо – все-таки своеобразный «новодел» без исторических традиций, которому 30-40 лет от роду (то есть пара поколений), и который имеет хрупкую и неустойчивую природу, в первую очередь, из-за непростых соседей по региону: запутанного клубка старых региональных, религиозных и геополитических конфликтов; туманных перспектив роли нефти в глобальной экономике будущего; опасного этно-конфессионального состава «пришлого» населения, десятикратно доминирующего над коренным; неуправляемого субъективного фактора личности в контексте восточной деспотии (история тридцатилетней давности соседнего Кувейта – яркий тому пример); и широкой вариативности развития ситуации как из-за политических уязвимостей соседнего Ирана, так и из-за фундаментальных дисбалансов в экономике соседней же Саудовской Аравии. И не стоит забывать о наличии ядерных объектов и оружия массового поражения как минимум у двух остро конфликтующих государств этого жаркого региона. Так вот, при обсуждении различных вариантов структурирования активов и бизнеса в контексте возможностей, которые предоставляет Уругвай, мне часто задают вопрос, чем Уругвай лучше в сравнении с ОАЭ. Однако, на мой взгляд, такая постановка вопроса не совсем корректна. В контексте «лучше-хуже» можно сравнивать похожие юрисдикции, например, Абу-Даби и Дубай, Катар и Кувейт, Саудовскую Аравию и Оман. Говоря же об Уругвае, я бы немного сместил акценты и ориентиры. Я бы сказал, что разница между Уругваем и ОАЭ носит скорее концептуальный, стратегический, долгосрочный и культурный характер, чем заключается в разнице в десятые доли процентов налогов.